Обычный средний христианин знает об истоках исповедуемой им веры ровно столько, сколько может вычитать из Нового Завета в доступном ему переводе на его родной язык или услышать в проповедях в посещаемой им церкви. Но для тех, у кого критицизма чуть больше, да еще и кое-какая образованность имеется, очевидно, что с происхождением христианства всё не так просто. Собственно, первые исторические шаги этой мировой религии окружены столь густой мглой, что мы просто обречены двигаться на ощупь. Тех же Евангелий, содержащих будто бы подлинные слова Иисуса Христа, было гораздо больше, чем попавших в итоге в новозаветный канон. Да и в каком виде дошли до нас те же канонические евангельские тексты или тексты посланий апостола Павла? Нужно отдавать себе отчет, что в первые века не было ни типографий, ни компьютерных программ, позволяющих растиражировать некий текст в тысячах экземпляров, не меняя при этом его оригинального вида. В те времена каждая новая копия создавалась вручную. И если какой-то очередной переписчик, руководствуясь ему одному ведомыми мотивами, решал как-то поменять исходных текст, возникала новая ветвь копий этого текста (на языке библеистов – его «рецензий»). Таких «рецензий» одного исходного текста (оригинальный вид которого уже невозможно восстановить), как можно предполагать, тоже существовало немало. Ведь в I – III веках не было ни централизованной церковной власти, утверждающей какую-то одну версию текста в качестве «канонической», а потому единственно допустимой, ни «священного трепета» переводчиков и переписчиков перед текстами, рожденными в лоне самой христианской общины. Это позднее послания апостолов и канонические Евангелия стали рассматриваться как литерально продиктованные Богом «Писания», изменить хотя бы одну букву в которых – страшных грех, караемый Богом (не говоря уже о людской власти). В первые же столетия это была всего лишь «писанина», пусть и вышедшая из-под пера авторитетного автора (или составленная кем-то от его имени), которую вполне можно было корректировать и править, приводя в соответствие с актуальной ситуацией.
Современный, известный нам текст Нового Завета восходит к манускриптам не старше IV века, т.е. созданным уже во времена «имперской Церкви», а значит, подвергшимся правке в духе складывающейся тогда ортодоксии, выработавшей свое «единственно-правильное» догматическое учение.
И всё-таки, скупые сведения, вычитываемые нами у профессиональных «ересиологов» из числа «отцов церкви», а местами – как бы «между строк» – и из Нового Завета, позволяют нам утверждать, что раннее христианство было бесконечно разнообразным в том, что касалось исповедуемых им доктрин и принятых правил богоугодного поведения. Однако вся эта чрезвычайно пестрая картина может быть уложена в русло трех основных течений: иудео-христианского, паулинистского (от имени апостола Павла) и гностического.
При этом все сведения о двух других направлениях мы вынуждены черпать от авторов, представлявших одно – паулинистское – направление. Именно это течение раннего христианства одержало «историческую победу», породив в конце концов из своего лона «великую (имперскую, вселенскую) Церковь», от которой в свою очередь ведут свое происхождение все ныне существующие христианские конфессии.
Однако, если о полной победе паулинистской ортодоксии (при этом значительно видоизменившей аутентичную традицию своего основателя – Павла) можно говорить лишь с того момента, в который она стала государственной религией Римской империи, то существенные черты той же ортодоксии начали формироваться гораздо раньше – еще в первой половине II столетия. Эти черты нашли свое отражение в творениях таких авторов как Игнатий Антиохийский, Иустин Философ, Ириней Лионский, Тертуллиан, Климент Александрийский и Ориген.
Новорожденная паулинистская ортодоксия отчаянно боролась с гностицизмом и с презрением относилась к постепенно вымирающим иудео-христианам, которых считала людьми темными и отсталыми, обрекшими себя на добровольное прозябание «под сенью Закона». Но, несмотря на всё свое негативное отношение к иудеям и иудео-христианам, «Павлова ортодоксия» открещивалась и от таких крайностей, как полный разрыв с традицией Танаха. Это по существу и предлагал видный член Римской христианской общины середины II века Маркион, составивший первый в истории «канон христианских Священных Писаний» в составе Евангелия от Луки и 10 посланий Павла (без «пастырских посланий» и «Послания к евреям»), причем, как можно судить по замечаниям критиков, эти тексты были старательно отредактированы с целью их «деиудаизации». В итоге, Маркион был из Римской общины исключен.
Иудео-христианская ветвь во II – VI веках была представлена так называемым движением эвионитов. О них пишет, в частности, ересиолог IV века Епифаний Кипрский, не отличая при этом эвионитов («бедняков (Господних)») от родственного им движения назарян. Эвиониты – это, по-видимому, всё, что осталось от доминирующего в христианстве I века движения, связанного с именем Иакова, брата Господня. Иаков, по всей вероятности, не входил в число 12 апостолов, но к середине I столетия стал самой влиятельной в христианских кругах фигурой, лично возглавляя при этом Иерусалимскую общину. На описанном в Деян 15 «апостольском соборе» Петр (которого Иисус хотел видеть своим преемником в управлении общиной) лишь высказывает свое мнение, а решающее слово принадлежит Иакову.
Одно из посланий, вошедших в новозаветный канон, приписывается Иакову. Вполне возможно, что этот текст представляет собой пересказ на греческом языке одной из проповедей сего мужа, а значит, аутентично выражает его взгляды. Знаменательно, что в данном послании имя Иисуса Христа упоминается лишь два раза, причем один раз – в самом начале, когда автор представляется («Иаков, раб Бога и Господа Иисуса Христа»), а второй раз (в Иак 2,1), по мнению большинства экзегетов, это упоминание представляет собой редакторскую вставку. В своих моральных поучениях автор в качестве примера добродетели приводит отнюдь не Иисуса, а ветхозаветных персонажей: Авраама, Раав, пророков, Иова, Илию.
Взгляды иудео-христиан выражает и Евангелие от Матфея, хотя в известной нам форме оно предназначено не для палестинских евреев, а для говорящих по-гречески иудеев диаспоры, и ориентируется не на авторитет Иакова, а на авторитет апостола Петра.
Община Иакова состояла, как об этом говорит Книга Деяний, из «ревнителей Торы» (Деян 21,20). Отношения этих «ревнителей» с апостолом Павлом были, мягко говоря, сложными. Автор Деяний пишет не историческую хронику, а поучительно-апологетический трактат, а потому всячески старается представить нравы, царящие в ранней Церкви, гармоническими и идиллическими. Но даже из его сообщений, а еще больше – из информации, содержащейся в посланиях самого Павла, становится ясно, что далеко не всё было так безоблачно. Тем, для кого Тора сохраняла ценность в качестве богооткровенного учения, определяющего образ жизни, деятельность Павла с его отрицанием после пришествия Христа важности Торы (по крайней мере, в ее ритуальной и дисциплинарной части) не могла не казаться прямо богоотступнической.
Позднейшие эвиониты также держались Моисеева закона (соблюдали кашрут, практиковали обрезание, чтили субботу), в качестве своего «специфического» Священного Писания использовали некий вариант Евангелия от Матфея (возможно – на арамейском языке), но без первых двух глав, повествующих о рождестве и детстве Иисуса, а к Павлу относились крайне отрицательно. Согласно тому же ересиологу Епифанию, они считали Павла эллином, принявшим иудаизм в надежде жениться на дочке первосвященника, а когда ему было отказано, впавшим в отступничество и изобретшим свою, искаженную версию «религии Иисуса». Зато Иакова, брата Иисуса, эвиониты очень почитали, называя его «епископом всех епископов». Почитали они и Петра, считая его, однако, «подчиненным Иакову».
Подобная концепция развивается и в так называемых «Климентинах» (сборник текстов, приписанных Клименту Римскому) – документе II века неясного происхождения. Иаков здесь – избранник Иисуса, именно ему первому является Иисус после своего воскресения. Петр полностью признает авторитет Иакова. А вот Павел отождествлен с Симоном Волхвом, задумавшим купить у апостолов дар Святого Духа за деньги (ср. Деян 8,9-24). Он – несомненный враг Божий, а не только Иакова и Петра.
Иисуса эвиониты считали обычным человеком (рассказ о его чудесном рождении от Девы они отвергали), но исполненным Духа Святого, т.е. Пророком, последним в ряду таких пророков как Адам, Ной, Авраам, Моисей… Целью его пришествия было очистить Тору от тех человеческих наслоений и искажений, которые накопились со времен Моисея. «Сберегаемый до времени» у Бога Иисус придет во второй раз, чтобы судить мир «в последний день». Критерием окончательного оправдания или осуждения будет жизнь в согласии с «очищенной» Иисусом Торой. Ныне большинство ученых признаёт, что между эвионитами и действовавшей в I веке общиной Иакова существует прямая преемственность.
Не совсем ясна роль во всех этих контроверсиях Петра, бывшего, несомненно, знаковой фигурой для очень многих христиан. Пожалуй, у нас нет оснований сомневаться, что именно с ним Иисус связывал будущее инициированного Им движения после Своего «ухода» (ср. Мф 16,13-20) – иначе откуда бы у Петра появился такой авторитет? Сам Петр (Симон бар-Иона или бар-Иоанн), по всей вероятности, собственной твердой системы взглядов не имел, а колебался между различными течениями, попеременно принимая сторону каждого из них и заодно смягчая их «крайности». Иудео-христиане считали его «своим», хотя и ставили ниже Иакова. Павел однажды публично обличил Петра в лицемерии (Гал 2,11-14), однако паулинисты решили Петра «приручить». В новозаветный канон вошли два приписанных Петру послания, вероятно оба – подложные, в которых звучит «богословие в духе Павла» и высказывается предостережение против неправильных толкований этого богословия.
Перейдем теперь к гностикам. В чем суть гностического мировоззрения? Прежде всего в том, что в нем радикально «разводятся» Бог-Творец (этого мира) и Бог-Спаситель. Видимый, материальный мир сотворен неким «низшим богом» либо даже прямо «злым богом» и находится под его управлением. Напротив, Благой Бог (Отец) к видимой материальности никакого отношения не имеет, а пребывает в «неприступном свете», в совершенстве и гармонии полноты духовного мира (Плеромы). Некоторые частицы того же Божественного света оказались «плененными в этом мире», «погребенными под толщей материи». Спасение, следовательно, состоит в извлечении этих «частиц» из уз материальной темницы и возвращении их на «родину», в «Царство света». Цель пришествия Иисуса Христа – принести миру истинное знание или гнозис о Благом Отце, показать Его радикальное отличие от всевозможных «демиургов» и «архонтов», своекорыстно управляющих материальным миром и навязывающих людям свои парализующие человеческую волю и человеческие возможности «законы». Гностик – это человек «пробужденный» благодаря гнозису, это человек, рожденный заново. Родившаяся в «пробужденном» или «просвещенном» человеке духовная сущность («внутренний Христос») более не подвластна «архонтам», а по изнашивании материального тела («пробужденный» гностик просто «носит» свое тело, как носят одежду») навеки упокоится в «небесном отечестве» или Плероме.
При такой общей парадигме мышления для гностицизма было характерно обилие конкретных подходов и систем, очень сильно разнящихся друг с другом в деталях. Однако все направления гнозиса объединяло отрицательное отношение к Танаху и вообще ко всей иудейской традиции: никто из гностиков не отождествлял Бога Яхве с Благим Отцом или Отцом Иисуса Христа. Для одних Яхве был несведущим «низшим богом» (демиургом»), другие прямо называли его сатаной.
Ортодоксальные (паулинистские) церковные писатели первых веков (названные позднее «отцами церкви») именно в гностиках видели своего главного врага. Согласно Иринею, все формы гностической ереси произошли от уже упомянутого нами Симона Волхва (Мага). Сочинения гностиков нещадно уничтожались. Долгое время об их взглядах мы могли судить исключительно по кратким цитатам и обширным обличениям в трудах церковных «ересиологов». Однако найденная в 1945 г. в Наг-Хаммади (Египет) библиотека гностических текстов, датируемая IV веком, позволила нам получить более адекватное представление о подлинных взглядах гностиков.
По убеждению традиционно мыслящих ученых, которые в этом отношении мало отличаются от «отцов церкви», гностицизм – явление целиком и полностью чуждое как учению самого Иисуса, так и раннему христианству в целом. Оно якобы было привнесено извне чуждыми иудейской традиции мифотворцами-язычниками и лишь неправомерно пользовалось некоторыми христианскими понятиями и манипулировало почитаемыми в христианской среде именами (самого Иисуса, его апостолов и ближайших сподвижников). Однако объективный анализ фактов заставляет усомниться в выводах традиционной историографии.
Это правда, что гностицизм имеет много форм и обличий и, по-видимому, коренится в самих структурах человеческого мышления. Наряду с ортодоксальной религиозностью (признание Бога, сотворившего этот мир и управляющего им – Законодателя, Хозяина, Спасителя, «ничтожным рабом» которого является человек), вновь и вновь, причем часто – вне прямой преемственности друг с другом, появлялись и учения, отличавшие отнюдь не благого «творца и законодателя» от «Истинного Бога», Который есть «Правда, Благо и Любовь». Так Платон различал демиурга и Единое-Благо, рационально выражая тем самым взгляды тайного общества орфиков. Элементы гностицизма можно найти как в дохристианских зороастризме и сектантском иудейском движении ессеев (а отчасти — даже в Книге Экклезиаста и Книге Премудрости сына Сирахова), так и в постхристианских манихействе, альбигойстве, Каббале, суфизме, а уже в Новое время – в натурфилософии Якоба Бёме.
Однако же в первые столетия нашей эры гностицизм переживал очевидный бум, превратившись из «хобби» эзотерических кружков в подлинно-массовое движение. Уже сам факт обнаружения библиотеки в Наг-Хаммади свидетельствует о том, что даже в IV веке гностицизм имел в Верхнем Египте массовое распространение: ведь небольшая группа интеллектуалов просто не в состоянии была бы собрать и сохранить столь значительное число манускриптов.
Известно, что гностики называли себя «христианами», а основателями своего движения единодушно считали Христа и его апостолов. Особое внимание к ним со стороны «отцов церкви», появление среди ортодоксов «ересиологической» специализации, достаточно ясно свидетельствует о том, что гностики «играли на том же поле», что и паулинистская церковь. Даже «отцы церкви» признавали, что у них самих и у иных гностиков были общие учителя: Тертуллиан сообщает, что гностический учитель Валентин едва не стал Римским епископом и лишь в последний момент ему предпочли Пия; Климент Александрийский пишет о том же Валентине, как об ученике Феодора, который в свою очередь был учеником апостола Павла; Ипполит Римский называет другого гностического учителя – Василида – «слушателем апостола Матфея». Абсолютно же не связанные с христианством формы гнозиса первых веков нашей эры редки, маргинальны, а главное, как убеждено большинство ученых, имеют вторичный характер.
Авторы большинства известных нам гностических текстов в действительности не только не были иудеями, но и не имели никакого знакомства с иудейской традицией. Тем удивительней было использование ими имен таких иудеев, как Иисус и его апостолы, а также имен персонажей Ветхого Завета: Адама, Сифа, Ноя, Авраама и проч. Само имя «протоархонта» (если им не назван непосредственно Яхве) – «Ялдабаоф», «Самаэль», «Сакла» – явно арамейского происхождения. В сущности, это вариант всё того же иудейского Бога-Творца.
Гностическое богословие появилось раньше ортодоксального: гностики Карпократ, Валентин, Василид уже в первой половине II века развили целые теологические системы, а ведь теология может существовать лишь на почве уже имеющейся, устоявшейся традиции.
Но еще более поразительно иное – обилие гностической терминологии и гностических ходов мысли в канонических текстах Нового Завета. Это потом, в эпоху окончательно восторжествовавшей ортодоксии, такие понятия как «гнозис» и «плерома» стали для христианских богословов запретными. Но Павел-то пользуется ими на каждом шагу, как и характерным для гностиков разделением людей на «хиликов» («плотских»), «психиков» («душевных») и «пневматиков» («духовных»). Да что Павел… Еще Климент Александрийский в конце II века отличает «истинный гнозис» от «ложного», причем считает приобретение первого целью длящегося несколько лет процесса катехизации. О гностических же влияниях в сочинениях «отца восточного богословия» Оригена и спорить нечего. Еретиком Оригена назвали на V Вселенском соборе в 553 г., и явно не зря! Существовали и «пограничные» ортодоксально-гностические явления. Вот, например, тот же Маркион… Будучи сыном епископа христианской общины в причерноморском Синопе, он, очевидно, изначально гностиком не был. Но неприязнь к иудеям и их духовности вкупе с последовавшим личным знакомством с некоторыми гностиками заставили его искать в последних своих союзников. Это у них Маркион заимствовал признание Яхве «лже-богом», полное отрицание ценности Торы, крайне негативное отношение к материи (в общине маркионитов полностью отрицали брак, вкушение животной пищи, практиковали строгие посты…). Но полностью гностиком Маркион так и не стал (так думают многие авторитетные исследователи): в деле спасения он полагался на веру и свидетельство мученичества, а не на гнозис… Полемике с маркионитами в значительной мере посвящены так называемые «Пастырские послания апостола Павла» (1 – 2 Тим) – подложные документы, составленные, вероятно, в середине II века.
Пожалуй, ближе всего к умозаключениям гностиков стоит богословие, выраженное в так называемом Corpus Ioannicum (Евангелие от Иоанна, 1 – 3 послания Иоанна). Но следы «гностической инфильтрации» на самом деле рассеяны почти по всему Новому Завету: их достаточно и в посланиях Павла и в Евангелии от Луки. Но они есть даже в иудео-христианском Евангелии от Матфея, как, например, свидетельство о «революции», совершенной Иисусом в области Богопознания: «Всё предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф 11,27).
Есть еще одно интересное наблюдение. Ряд гностических текстов связаны с именами апостолов или других людей из окружения Иисуса Христа, которые в канонических новозаветных писаниях остаются личностями маргинальными или даже прямо отрицательными персонажами: это – апостолы Фома, Филипп, Иуда, Мария Магдалина… В то же время, в самом «окологностическом» из Евангелий – Евангелии от Иоанна – те же Филипп и Фома – не просто статисты: в их уста вкладываются некоторые важные реплики... Не правда ли, знаменательное совпадение?
С другой стороны, ни одно из новозаветных произведений (и даже ни один из фрагментов этих произведений) не содержит гностической концепции в «чистом виде». Применительно к Новому Завету можно говорить лишь об отдельных элементах гностических влияний.
Какой же из всего сказанного может последовать вывод? Гностицизм следует признать самостоятельным течением в христианстве, не менее древним, чем его иудейская интерпретация, и явно более «первичным», чем паулинизм, поскольку интерпретация «события Христа», изобретенная Павлом, предполагает заимствование как из гностической, так и из иудейской традиций.
Притом гностицизм отделяет от новозаветного богословия (даже в самых близких к гностицизму его образцах) некая «тонкая грань». Критика иудейской исторической традиции, как и критика иудейского культа Бога Яхве (на момент возникновения христианства, т.е. к I веку н.э), свойственна всему Новому Завету и, очевидно, всему движению, связанному с именем Иисуса. Эта критика может быть более или менее радикальной: от всего лишь «очищения Торы» (у Мф, в общине Иакова и у эвионитов) через свойственное паулинизму отрицание значимости в настоящем ритуальной части Торы и храмового культа (при одновременном признании их относительной значимости в прошлом) и вплоть до радикального противопоставления образа Яхве у иудеев («отец ваш») и у Иисуса («Отец Мой»). Однако даже автор Евангелия от Иоанна не переходит ОТ КРИТИКИ КУЛЬТА ИУДЕЙСКОГО БОЖЕСТВА К КРИТИКЕ САМОГО ЭТОГО БОЖЕСТВА. Этот шаг, тем не менее, делают гностики! Последствия этого шага (из которого прямо следует признание за евреями и вообще всеми исповедниками иудаизма некого «сатанинского» статуса) мы в полной мере можем оценить лишь теперь, в свете имевшего место в XX веке «события Освенцима». Поэтому данная сторона наследия гностиков для меня совершенно неприемлема. А о том, какая приемлема, – в моем следующем посте!